Лекция Андрея Кочергина (часть 5)

Лекция Андрея Кочергина (часть 5)

Лекция Андрея Кочергина в Культурно-просветительском центре святителя Иоанна Златоуста, 29 сентября 2012 года. Часть пята.

Андрей Кочергин: Когда я приехал, провел встречу 4-х-часовую, развернулся – поехал на 6-часовую. Я понимаю, что зуб на зуб не попадает, валокордином нахреначился и сидел под валокордином, да, нормально. Потому что у меня один день.   Потому что не приехал бы я сейчас к вам, потому что у меня типа дела, потому что только что 6 часов отпрыгал – 6 часов! Это по взрослому и придумал бы сам себе, что поймут, ладно, что бы не поняли бы, что ли? Да ладно, бес вас всех, кто там, бестолочь. Мало ли может еще и напился, все врет, что не пьет. Знаю эти все рассказы про себя. Чего только не начитался! Господи, хоть бы одного автора поймал, скотину. Получается, что не сказал, не сделал, Господь тебе совал под нос – на, сделай, а ты не стал. Что ты сделал? Бога предал только что. Бога предал ты. Он тебе совал под нос, а ты герой отвисший сказал: «Нет, не мое». Это позже, пускай». Не можем мы ничего.

Все, что с нами происходит, все беды, которые нам перед носом показываются. Все радости, которые происходят, все несчастья, которые происходят на улице. Я себе простить не могу, что однажды ехал, я недавно вспомнил, видел аварию перед носом, а я улизнул. Машина лоб в лоб, передовой в дребезги, лохмотья вокруг, а я ловко ушел от удара. Понимал, что сзади колбаса на меня давит, а я в таком состоянии был, что я понимал, что я сейчас в них и приеду. Недавно, и с чего бы вдруг вспомнить, это было зимой 3 года назад. Вдруг я понял: а почему я не остановился-то? Меня ужас охватил, как я мог это не сделать. Мне тогда в голову мысль даже не пришла! У меня единственная мысль была: какой я молодец, как я ушел от удара!

 У меня вся машина в масле была. Я представляю, что было сними. Эта была ночь, это был предновогодний период, когда все едут из Питера и в Питер две колбасы. Там снег очень сильно шел, колея – его выбросило просто. Скорость, собственно, не очень большая была. Суммарно в районе 150-ти, наверное: 70- один, 80 – другой. Однако хватило им. Я не сделал ничего, и я сейчас вам это говорю. Мне зачем сейчас виниться, что я такой негодяй? Я негодяй. Я подлец. Я настоящий подлец. Я себе этого не прощу. Знаете, почему и для чего? Чтобы в следующий раз, когда я увижу это, мне петлю и шею задушила бы собственная совесть. Выскочила и я на корячках бы пополз туда. В рот дышать разбитый, хватать кого-то, везти кого-то куда-то. Надо делать то, что тебе Бог под нос подсунул. Не считая того, что ты еще сам себе навешал.

Как говорит в Дохиаре Владыка у них Георгий, по-моему, он говорит: «Я нигде не нашел меры труда. Нет в Святом Писании меры той». Берите без всякой меры. Тащите и делайте. Это и будет подвиг, а без подвига мы мыши белые, лабораторные. Над нами все издеваются, а над героями не издевается никто – по определению нельзя. Значит, мы должны быть героями. Все мы. Каждый из нас. В любом деле. Каждое дело, как последнее в жизни. Такой кайф вы себе представить не можете, а получаться как все начинает! Я вам сейчас одну штуку расскажу, только опять же, не ржать. В 1990-е годы я приезжал на такую стрелку, выходили смотреть, кто приехал: «А, этот. Господи, поехали отсюда, сейчас еще дураками выставят» и поехали, потому что они в Питере, у них там вальяжно, а я из Челябинска приехал. Я кадровый офицер в то время еще был. Я спасать всех ездил, Робин Гуд такой. Клянусь, клянусь, Господи нельзя – грех, ни одной копейки, ни одной слезинки в кармане не было.

В 1995-м году у меня активов было что-то в районе 5 миллионов долларов. Вы даже не представляете, что такое было в 1995-м году 5 миллионов. Это нереально было. Я сгорел в нуль, в один день, до копейки до последней. Потом с женой в двухкомнатной какой-то хрущевке, а по лестнице бегали крысы размером с ротвейлера. Она стоила 60 долларов. Я выехал из апартаментов своих на Прибалтийской, где прожил 4 года. Они стоили на те деньги, что-то около 300 в день. У меня котлета постоянно вот такая была. Поэтому я знаю, что такое упасть вдребезги и подняться потом. Снова упасть и снова подняться. Когда тебя самый близкий человек, за которого ты готов был отдать жизнь, сдает, просто берет и сдает. Когда ты понимаешь, что ты зря здесь живешь, потому что если это произошло – жизнь ничтожна, потому что это не могло случиться. Это случилось именно с тобой. Если ты это пережил – ты получаешь ту броню духа, которая не есть черствость, когда не хочется тебе с ноги ответить этим людям, а когда ты понимаешь всю их ничтожность и слабость, и не уподоблюсь я никогда.

Мы сегодня сидим и разговариваем с ребятами, с моими руководителями отделений. У нас всякие чудеса в организации происходят. У них, естественно, реакция: «Как же так, почему это все? Как же, Андрей Николаевич, ты же вроде такой «рентген»! ». Я говорю: «Я не хочу видеть говно в людях, зачем это рассматривать-то все? ». Я буду иллюзорно видеть в них хорошее – это единственный способ поступать так, как ты поступаешь по сердцу, а не думать о том: «Ага, я то в курсе. Сейчас вы тут мне это». Я не слаб. Я еще раз ошибусь и еще раз ошибусь. Да и ладно. Это моя жизнь. Я с ней могу поступать как угодно. Но я буду видеть в людях хорошее, даже в тех мальчиках, которые цветы воруют, потому что я должен видеть в них человека, нуждающегося в моей помощи. Возможно, настолько, что кроме меня никто и не поможет. Не в Кочергине дело, в моей позиции дело. В позиции каждого из вас.

Почему мы майки стали делать, потому что мы заявляем не какой-то экстремизм, а потому что издалека нас видно и попробуй с банкой пива походи в этой майке. Или «случилась беда – да убеги оттуда». Мне мальчик пишет письмо: «Еду на машине, подъезжаю к перекрестку, а из магазина, который на перекрестке вылетает парень в майке в этой с крестом на спине и дубасит какого-то балбеса. Я ни секунды не сомневаясь, что это не бытовуха, потому что в этой майке человек в бытовухе участвовать вряд ли сможет. Я открываю: «Помощь нужна? ». Он говорит: «Справлюсь». Случилось-то что? Вор украл что-то и пытался ударить в лицо продавщицу. Менты подъезжают (ППС у нас как обычно). У меня, честно скажу, не было ни одного случая в моей жизни, чтобы я разодрался на улице и не приехали милиционеры. Я не знаю, откуда они падают на мою голову, я уже даже когда дерусь, уже начинаю посматривать. В этот раз-то, откуда уже? Вот он подъезжает, а он говорит: «Бью, вообще сейчас порву». В лицо женщину! Ладно – вор, так еще бабу пытался ударить. И наш русский мент, извините за выражение, репу почесал, да он русский парень, даже не смотря кем и где работает. «Слышишь, да блин, да и поехали. Только ты это, ладно… это… и все». Мы – русские и все и милиция наша русская, она просто поверить не хочет, что она хорошая. Правду говорю, искренне в это верую. Когда им объяснили, что вы – ублюдки конченные, воруете и просто делите все. Они подумали: «Так вроде принято. Я-то как бы против, конечно, но не в пожарники же идти, в конце концов», — и пошел в милицию, например. Поэтому все это – порука какая-то непонятная. Ее прерви в одном месте – все рассыплется. Рассыплется. Благая весть – она разлетается со скоростью света.

Всем всегда говорил: двух-троих предателей к стенке поставил, завтра все строем будут ходить, явки с повинной писать будут. Так было уже, было так у нас. Я не про экстремизм, не про террор, я про состояние духа, когда мы великими себя чувствуем. Великие люди к подлости не способны. Нельзя быть подлым, когда строишь будущее своей страны, своей семьи. Как-то так. Можно я к бумажкам перейду? Извините, вот вас, да.

Вопрос из зала: По поводу документа, о котором вы упоминали, что натовские войска будут входить — он есть?

Андрей Кочергин: Проект договора можно найти, вы найдете легко. Проект решения, там циферки 48.

Вопрос из зала: В какую сторону копать?

Андрей Кочергин: Господи, при Google, вы копайте в любую, вы выйдете куда хотите. Я нашел через Google. Мне только один человек писал: «Читал? » Я говорю: «Что именно? » Потом, правда, буквально тут же перевернули, что нет. Выясняется, что подвернули примерно так, что это все написано про гуманитарные катастрофы и учения, что если учения, мало ли на территории России, тогда они могут входить и выходить. Ребят, а это разве не предательство, что НАТО в учениях с оружием в руках на моей территории? Когда такое было? Это та самая «НАТА», извините за женский род, в которую мы 2 раза пытались вступить, да нас не пустили.

В истории СССР и России было два случая, мы пытались это сделать. Они сказали: «Нет, мы не против вас, но вас там не будет, не волнуйтесь». Нас не взяли. Сейчас гуманитарные катастрофы мы совместно решаем и натовские войска уже консолидированы по границам нашим. Это легко проверяется в открытых источниках. Я как офицер-аналитик заявляю, выдаю тайну государственную (под 0010 которая) – 95% развединформации получается из открытых источников. Да проверить проще некуда и про консолидацию войск и про SR-71, летающий над границами нашей страны, постоянно летающий. Про очень многие вещи, которые необъяснимы с точки зрения национальной безопасности.

Почему мы такими безвольными стали? Потому что мало ли чего коснись и нас ждет судьба Косово. Когда наступит гуманитарная катастрофа любая – нас расчленят, поделят на сектора и там будет бойня, как в Косово. Я там был. Я страшно рад тому, что косовское православное общество вручило мне в Парламенте Сербии грамоту за заслуги перед православием. Где вручали? На одной стене висела прямо маслом писанная картина размером нереальная (4х6 метров) : «Вход русских войск в Белград», где танки, где иранские солдаты, где тетки с цветами, дети. Так это, знаете, соцреализм сталинский – такая красотища. Напротив стена – висела, знаете звезду натовскую четырехугольную (крест такой, с острыми концами), она в Фотошопе переворачивая свастику, и написано было: «Мы никогда не простим вам наших детей».

Белград в развалинах весь. Они замкнутые, они православные ребята, которые претерпевают сверх всякой меры, потому что они очень маленькие, им даже огрызаться особенно нечем. Их раздавили, их просто раздавили и уничтожают по сию пору. Одной из самых страшных вещей, которая с ними произошла – они таки внедрили современный сербский язык в сербское богослужение, что раскололо церковь. Почему я был так жестко настроен на подобные же выходки в отношении нашего церковного богослужения. Я жизнь отдам, но не допущу это, потому что я видел результат. В Сербии.

Можно к бумажечке теперь? Спасибо.

(Ответы на вопросы участников, написанные на бумаге).

С какими проблемами сталкиваемся в антикризисном управлении?

Саботаж. Что такое антикризисная компания, то есть вообще санация, либо управление. Я сейчас вам объясню, чтобы вы понимали. Очень интересно, это круче, чем в карты играет. Существовала некая компания, у нее случилась беда. Она не отвечает по своим обязательствам. Она потеряла деньги, ей надо что-то выплачивать, а у нее тупо денег нет. В этот момент один из кредиторов, понимая, что беда, подает на нее в суд, типа по суду отдай. Суд понимая, что компания не выполнит свои обязательства. В этой связи она попадает под определение банкротства и ее банкротят, и в течение примерно 1, 5 лет, она не выплачивает по своим обязательствам, а в ней, внутри работают посторонние люди. То есть они себе работали, у них какие-то дела, у них все нормально. Вдруг приезжает еще один, предположим. Вот меня ждали кто-то там! Я начинаю собирать, грубо говоря, людей, которые менеджеры и стоят на каких-то направлениях, начинаю с ними разговаривать. «Ребята, во-первых, вы сдаете отчетность, во-вторых, мы консолидируем эту отчетность, чтобы она была единой, в-третьих, в общем, контроль тотальный и при этом при всем репрессивные меры по отношению к ним, потому что они негодяи. Они все угробили.

Первое, самое основное, что делают эти менеджеры, которые до нас были? Они собираются где-то за чашкой водки и начинают разговаривать. «Да мы их, подлецов, сейчас мы им тут устроим, нами тут рулить приехали». Это то самое малое, что они готовы сделать. Опять же, у нас же, как принято? То есть в Москве, Петербурге у больших компаний уже этого нет, все забыли, что существуют «крыши». Все, что за Уральским хребтом – оно все не промокает, они все с «крышами». Сейчас мы еще воришке позвоним, он им тут пердюмонобль-то устроит, понаехали тут пальцы гнуть. Ему еще звонят и ему это все клубочек вот такой. Тут надо тихонько разобраться, эти все длиннющие мотивы, тонкие мотивации, реперные точки, на чем все это держится – это такой кайф, это так интересно. Когда потом – бам, попал в десятку!

Сидишь, например, что-нибудь в Интернете. Я так делал интересно. Меня долго терпеть не могут, потому что цветы вянут в обществе. Я приезжаю на три дня, например, отсутствовал пару недель. Сижу в Интернете что-нибудь отвечаю. Он заходит и блеет. «Чего пришел? » — «Я тут…». Я говорю: «Слушай, я слышу плохо и не вижу тебя. Напиши, я читаю замечательно. Ну-ка, сел писать». Он раз, пишет, сдал всех, короче говоря, а они бегут уже. Их тоже по очереди и я такой нифига я специалист вообще. При этом забавно – они курить переставали. Например, я захожу, а они говорят: «Странно, почему никто не курит в коридорах? ». — «Да, Кочергин приехал». Причем я думаю: как они интересно меня зовут? Мне же интересно. Я к «эсбешнику», тот знает все абсолютно. Я говорю: «Слушай, скажи, пожалуйста, а у меня погоняло есть? ». – «Есть». – «Контрацептив? ». – «Да нет». – «А какое? ». – «Гуру приехал». – «Да ладно». – «Ну, да». – «Что, правда, гуру? ». – «Гуру приехал. На процедуры вызывать будет». Как я их всех любил, ой. Прямо снимая колготок любил.

Как появление ребенка на свет повлияло на ваши взгляды по отношению к себе и к миру?

Вы знаете, есть такое выражение, я очень его не люблю. Оно вполне отражает мнение людей в отношении своих детей. Звучит оно примерно так. Рождается ребенок, а взрослый самостоятельный мужчина говорит: «Я стал слабее на одного ребенка». То есть мы понимаем, что ответственность перед ребенком – она столь глобальна и столь абсолютна, что играться с ней не представляется никакого даже права. Мы не можем говорить: да, ладно, что там? Знаете, меня немецкий подход очень забавляет. Они воспитывают ребенка лет до 14, а потом он сам определен. Он может есть дома, например. Никто не спросит у него, куда он пошел. Он может снять квартиру и жить, например, с девочкой или с мальчиком. Да и хрен с ним. Бывает.

У меня есть просто знакомые немцы. Давно в Германии жил по долгу, причем люди состоявшие, что называется, люди с нереальными деньгами. У них абсолютно наплевательское отношение к детям. Я настолько этого не понимаю. Нет ничего дороже, чем дети, причем любые дети. Сегодня привезли Антоху Дудина, а он мальчишка парализованный, а он такой дорогой для меня человечек. Он мне такие трогательные письма пишет. Он говорить даже не может. Он даже руками писать не может, он головой это делает. Вот здесь, как спрашивают у матери: «А какого ребенка больше любишь? » — «Который болеет, того и люблю, кому сейчас хуже».

Наши дети – это мерило того, кто мы. Я безумно люблю детей. Я даже не успел понять, когда я это начал делать. Я раньше от них уставал. Они кричат, они громкие. Они ведут себя безобразно, а я такой перфекционист, у меня порядок во всем. Я такой, знаете, что называют шизофренией – я постоянно что-то мою, у меня «порядочек». Я могу ботинки по полчаса выставлять – это шизняк такой. У меня порядок во всем, а тут – дети орут и ботики мои подвинули, что в принципе к расстрелу поближе. Вдруг я в один прекрасный момент понимаю, что хрен сними, с ботинками, я их обожаю просто. Я случайно попадал в детский садик в группу, я с ними возился. Причем у меня поразительным образом, ко мне тянутся собаки, какие-то сумасшедшие нищие и дети. С учетом того, что я еще выгляжу забавненько так, как-то странновато. Собаки постоянно лезут ко мне, дворняги. То я стою, у меня форма нереальная, ко мне какая-то бабка подошла, она мне что-то объясняет. Пыталась меня угостить каким-то яблоком, в луже помыв его перед этим. Такие чудеса, короче, капец.

В этом есть какая-то такая пронзительная доброта и если сердце не лопнет, когда ты это все видишь, у тебя и не было ни хрена. Ты его куда-то спрятал или изолентой замотал. Понимаете, сердце должно взрываться когда-то, если на то есть причины. От горя или от радости, но в любом случае мы либо люди, которые могут себе это позволить, либо мы трусы, которые позволить себе этого не могут. Сил у нас таких нет. Быть добрым, быть открытым, быть ранимым и не бояться быть смешным. Мне однажды человек сказал: «Как же так, ты же вроде позиционируешься как мега-мастер и тут же какие-то корки мочишь, ржешь чего-то, ведешь себя, одеваешься как идиот». Ведь это я, я – такой.

Я не могу в какой-то роли быть. Я – это я. Странноватый, но я с детства такой. Я страшно счастлив от того, что уже сколько лет, а я не меняюсь. Здорово же. Поэтому дети – это best вообще. Если мы для чего-то живем, то мы живем для детей. Если мы живем не для них – мы либо врем, либо мы дураки какие-то. Для них надо жить – это счастье. Жениться для них надо, и девчонку любимую обожать только потому, что понимаешь, что хочешь увидеть ее маленькое продолжение. Так кайфово.

Как нет ошибиться в выборе спутницы жизни?

Любовь – дар Божий. Дар Божий ни с чем, никогда в жизни не перепутаешь. Нет у него признаков, ни ленточек никаких, ни росписи на нем, ни монограммы, но это дар Божий, его никогда не перепутаешь. Счастье в том, что по дару Божьему этому, его главное уберечь надо, потому что по глупости по своей часто любим себя больше, чем его – этот дар. Когда мы пытаемся человека изменить, мы пытаемся его сделать по нашему разумению, видимо понимая, что Бог – он по недоумию своему сделал что-то не так. Любят вопреки. За глупость, за дерзость, за скандальность, за родинку на виске, за что-то такое, что когда ты видишь первые морщинки на любимом лице, то думаешь: блин, как красиво.

Когда мы думаем, что как-то она подистаскалась, надо бы поменять. Что за ублюдок-то такой? Реально, ну кто ж так, что ж ты, урод такой? Или когда тебе женщина говорит: «Ты знаешь, у тебя денег нет. Меня такая жизнь не устраивает». Ты спрашиваешь: «Ты что делаешь? ». Она тебе: «У тебя же их нет, а я не готова так жить». За плечами там просто нереально сколько лет, и какие страшные годы прожиты. Лом в спине торчать будет ровно один год, а потом человек научится дышать, а год он будет дышать через раз, потому что лом мешать будет, а он будет торчать. Беда такая, что все равно любишь, а куда ты денешься? Потому что страха нет, боли не боишься.

Если в Бога веровать, то понимаешь, что непостижимым образом все во благо. Любая весть изначально благая. Я еще недавно тут нарыл у какого-то классика очень фразу кайфовую: «Если вам не нравится цепь событий, то вы еще не видели ее окончания». Поэтому даже страшные вещи происходят порою потому, что они нам несут нечто большее. Одна только беда, категория ценностей у нас разная бывает. Жизнь человеческая, физическая для нас высшая ценность, потому что мы трусы, мы боимся ее потерять, мы боимся заболеть, одного не понимая: душа человеческая гораздо важнее. Не в плане даже того, что мы боимся ее испачкать, а в том, что нам ее доверили – она в вас и вам ее доверили. Она как бы даже и не вполне ваша-то. Мы к ней относимся как, не знаю, напрокат взятой вещице. Да ладно, потом подотрем, почистим. В конце концов, даже можно потом  еще и покаяться как-нибудь, мало ли, в православие ударюсь, как этот лысый идиот, и потом нормально все будет. Кто сказал, что время будет? Кто сказал, что успеете?

Батюшка Серафим Саровский постоянно причитал, уже в зрелом возрасте совсем: «Господи, дай еще пять минут хоть, грехи отмолить свои страшные». Это он-то, который над землей летал, который с птичками, медведями по лесу ходил – люди видели. У него еще случай чудной был. Приходит к нему какой-то архиерей в гости, а он засуетился, в пустыне еще был, не в монастыре. Он еще не совсем старенький был и говорит: «Господи, Владыка, а чем же я тебя угощу-то? Разве что малиной». Дело в декабре. Тот такой: «Какой малиной? ». Тогда не было замороженной, поверьте. Он раз, чашку малины на стол. «Вот, ничего собственно больше и нет». Тот в декабре с малиной, думает: чудно. Тот значит, малину-то и стрескал. «Где ты ее берешь? » — «Да вот, в углу». Тот смотрит, а у него в землянке малина растет. Он думает: «Как интересно, смотри, она у него без света, что ли, растет? ». Такой Мичурин, он так думает: «Интересно фотосинтез как происходит? ». Вроде поговорили, все и болтает, а у самого все фотосинтез в голове. Говорит: «Слушай, старче, а ты мне скажи, как оно у тебя так растет, что у тебя без света-то она плодоносит? ». — «Кто? ». — «Да малина». — «Какая? ». — «Вон та-то», — а малины-то и нет. Он думает: «Гоню, старею». А малины-то напоролся уже. Для нас-то чудно, вроде как фокусы, а на самом деле,   вдруг…

К примеру, я вам сейчас расскажу историю очень чудную: фокус это или чудо? Есть в Петербурге сейчас две иконы Скоропослушницы. Это телефон с Господом Богом, честно говоря. На Афоне – она в Дохиаре находится – это монастырь, где я, к нему прикреплен. Рисует это художник-грек, который был в свое время одним из самых знаменитых в Греции художников. Прямо молодец вот такой. Он был очень тяжело влюблен в какую-то фотомодель. Она однажды ему попалась, он ее рисовал и прямо страсть у него пагубная была. Он по деньгам не очень успешный человек и она понимала, что этот выбор для нее не очень, чтобы и хорош. Он приезжает в Дохиар, будучи православным человеком, и вдруг он понимает, что здесь ему спокойно, уютно, хорошо, и что он, в принципе, готов к тому, чтобы стать послушником в монастыре и стать иконописцем. У него это все происходит очень красиво с точки зрения духовного его просветления, прорастания какого-то что ли, я не знаю, как словами это называется. Он решает некоторым образом завершить свои дела. Он едет домой, приезжает и вдруг ему звонок. Эта девушка звонит и говорит ему: «Господи, сколько тебя долго не было. Я так устала тебя ждать. Я так тебя люблю. Срочно, у меня сегодня день рождения. Я слегка, правда, пьяна. Приезжай, забери меня, увези меня. Я хочу тебя». Он думает: «Мать твою». Он бежит и бреется, перышки ля-ля, одевается. В дверях звонок. Он думает: «Да Господи, кого? Мало ли». Хватает телефон, а ему отец Гавриил говорит: «Куда ты, обезьяна, собрался? ». Он репу почесал, как-то неловко получилось. Трубочку положил и, понимая, что сил не хватит, собирает манатки и как был ломанулся быстро на Афон. Не чудо ли?

Мне звонит Макарий. Еще раз говорю: рассказывать, показывать свои болячки никому не интересно, но отношение ко мне людей близких за последнее время меня даже не умиляет. Уж я вроде про него все знал. Ни хрена я не знал. Я понимаю, что мне не просто плохо, а мне конец. Звонит телефон. Я, грубо говоря, только что кладу трубку. Разговариваю с человеком, понимаю, что, я не знаю, терпежа никакого нет. Звонит телефон, смотрю – длинный номер, Макарий звонит с Афона. Они нищие все, нельзя с ними так разговаривать, потому что у них сейчас деньги кончатся на том конце. Их надо сбросить и набрать. Я сбрасываю, набираю. Он меня сбрасывает. Чудно. Набирает меня. Я говорю: «Идиот, блин». Я сбрасываю его, набираю. Он меня сбрасывает, набирает. Я говорю, ладно говорю, на, держи: «Ну? ». Он говорит: «Андрей Николаевич, а у тебя денег на счету нет, ты не блатуй. Я только что сейчас на исповеди был и старче мне говорит: ты сейчас быстрее беги, звони Андрею Николаевичу, только ты дозвонись, у него денежек на счету нет, и ты ему скажи: отпусти их, Андрей Николаевич, ты им все отдал. У тебя что было, ты все им отдал – они взяли. Им брать больше нечего, и они сами сейчас и придумают, почему они уходят. Им неудобно просто так уйти, поэтому они сейчас будут ругаться на тебя и врать про тебя. Ты не расстраивайся и не расстраивайся». Я говорю: «Что, прямо так и сказал? » — «Вот, только вышел от него». Как к этому отнестись? Чудо? Чудо.

Только чудеса православия – они незаметные. Они какие-то скромные. То есть у меня огненные шары из попы не вылетают, а вот это они могут делать – это они позвонят. Это и есть та незамысловатость, та нежность какая-то, доброта сердца, которая происходит по промыслу и прозорливости этой, когда они знают, «что», «как» и «отчего», и говорить-то ничего не надо. Чудо. Как и с отцом Серафимом было. Чудо. Батюшка молодец, чудесный был. Дальше.

Что нужно делать, чтобы не быть поглощенным тем, что тебя окружает, обыденностью мира?

Отвечу не своими словами, потому что очень красиво ответил отец Иоаким Парр при моих глазах. Выглядит это примерно так: собирает он в малом храме афонском Новодевичьего монастыря паству нашу, начинает с ними разговаривать. Стоит тетка и говорит: «Как мне быть? Я православная. Молюсь, смиряюсь, каюсь, а вокруг мир и он такой, какой есть. Что делать? ». Он задумался и говорит савватию: «Еще раз спроси, о чем она хотела спросить? ». Она: «Я молюсь, каюсь, смиряюсь, а вокруг все это и что? ». Он говорит: «Вы поймите, деточка моя, я американец, я по-английски разговариваю, а вы из Петербурга, а савватий из Новосибирска сам. Вы в Новосибирск говорите, а он мне из Новосибирска в Нью-Йорк орет. Какой-то вопрос чудной для меня. Хотя я, кажется, понял. Вы меня пытаетесь спросить, как же быть-то человеку, который вроде хочет очиститься, чтобы душа парила, а вокруг столько искушений. Правильно? » Она: «Например, вот так, да». – «Хорошо». Он ей говорит: «Читали мифы Древней Греции, Илиаду какую-нибудь? Гомер. Помните, Одиссей, кто там? Сирены пели, он там плыл. Он, значит что сделал-то? Он уши воском заткнул всем, а сам, чтобы испытать оргазм от того, что произойдет, привязался к мачте. Чтобы в полной мере, чтобы потом разговоров не было. Они поплыли. Они поют, а его прет, а они не слышат за веслами и ему завидуют, короче говоря. Его сирены к нему значит, ему так было хорошо. Знаете, почему он себе руки связывал и уши затыкал? ». Она говорит: «Почему? » — «Он же язычник был».

Ему иначе не спастись было. Ему нужно бежать от этого мира, потому что, скажем, парню молодому девки по весне в коротких юбках зашмыгали – эх, красота. Тут ему кокаин подвезли товарищи, можно нюхнуть, а вечерком как накидался водяры (в зависимости от того, кто, где живет и социальный статус) или чего он там накидался. Везде оно его манит, манит: come on, everybody, come on. Если его не связать – его во все тяжкие, порвет как Тузика обкурившегося, то есть ну куда? Если человек православный, ему туда не хочется, потому что ему там противно. Ему это не надо, его там смерть ждет. Тут еще раз такая беда. Чтобы я сейчас вам про это не говорил, пока вы не поймете, что такое смерть настоящая, вас касающаяся – мне вам не объяснить. Ты думаешь: Господи, как я мог вообще хоть что-то делать? Если бы не прокатило тогда? Я ведь ни черта толком еще не отмолил. Я по колено в крови, в говне причем и от меня прет чем надо. Причем я лучше не пытаюсь даже выглядеть. Я тот, кто я есть. Правда. Мне еще каяться, каяться, собаке, я не знаю что делать. Я почему и ношусь – мне лучше хочется стать. Я не хочу таким, как я есть. Я очень нехороший человек. Я не в плане самолюбования это говорю и уничижения. Вы меня не знаете, я себя знаю. Вот почему я спокойно отношусь к тому, что меня с помоями сравнивают? Смиряют они меня. Это все по промыслу Божьему, я это так понимаю. Если есть у вас внутренняя дисциплина и высшая ценность в жизни – нас чужая задница не привлечет, потому что это не любовь – это смерть духа нашего. Это Бога предательство.

И наркотики меня не интересуют, и водка мне невкусная и не потому, что ЗОЖ или потому, что очередной какой-то инженер рассказал, что это – какашки микробов. Потому что мне оно не надо, мне оно не интересно. Я захочу и нажрусь. Так вот не хочу. Я захочу и телку за жопу уцеплюсь, но не хочу. Меня ничто не держит, кроме одного: я не хочу быть плохим, я хочу быть хорошим, в том плане как я себя вижу и в том, как вера моя меня толкает. Как-то так я думаю. Еще раз говорю: вовсе не думаю, что это правильно или, что путь един и только таков он, но при этом при всем – я в это верую, правда, верую. Нет большего счастья, когда приходишь в храм, исповедался, причастился и даже как в бане помоешься – ощущение другое, не так, лучше. Потому что ты еще что-то сделал для своей жизни. Еще шажочек маленький сделал. Ты понимаешь, что силы добавились и Бог с тобой. Даже если Он тебя сейчас выпорет – это потому, что он с тобой. Хуже, когда оставит.

Все говорят: «Как? Почему беды случаются? Почему дети болеют? Почему люди… с ними что-то происходит? ». Самость. Мы же хрен знает кто. Мы цари природы, мы же венец создания. Мы же хозяева этой земли и нам никто не нужен. В этот момент: «Ах, не нужен? – говорят там, — тогда обойдитесь без нас». Нас враг человеческий начинает дубасить так, а ведь никто не спасет, кроме Создателя — силища неимоверная. Тут мы начинаем говорить: «Ты что делаешь? Ты почему это, ты вообще, ты где? Может, тебя вообще нет? ». – «Да нет, дружок, я не то, чтобы меня нет, ты меня просто послал, я тебе не нужен был. Я тебе знаешь, не почтальон, чтобы по свистку прибегать. Попробуй обратиться и пойми, за что тебя бьют, и хочется ли тебе еще раз это получить». Тогда мировоззрение становится совершенно другим. Тогда действительно понимаешь за что святые погибали, и жизнью своей доказывали вещи, ту самую теорему, которую по-другому, цены другой у доказательства нет. Понимаешь, что – да, это круто, это реально круто. Жить мелкими какими-то измерениями – это как-то так неблагородно, что ли. Поэтому хочется с руки, с ноги упасть с коня вороного, знаете, выражение есть. Примерно так.