Практика выжженного венчура

Прошли обыски в Сколково. Можно сказать – очередные, хотя обыски непосредственно в Сколково первые, вся эта возня криминально-оперативная идет давно. Выдвигаются разные претензии, а точнее – в основном, ходят слухи, потому что слухи порождены самой ситуацией. Есть некий секретный доклад Счетной палаты, из которого существуют какие-то секретные утечки, а также несекретные домыслы, фантазии и так далее. Такое впечатление, что это сделано, конечно, специально, чтобы иметь широкое поле для работы воображения, ангажированного конкретными задачами.                                                                                                                                                 

Начнем с того, что Сколково есть такой символ и порождение медведевской модернизации. Ваш покорный слуга не является ни сторонником самой концепции идеологии медведевской модернизации, ни считает само по себе Сколково каким-то судьбоносным, прорывным проектом, способным кардинальным образом решить задачи, стоящие перед страной.  В силу некоторых обстоятельств, имея общение с основными менеджерами Сколково, например, в рамках программы «Главтема», и имея какое-то представление, как это все делается, с удивлением обнаружил, что это, общем, очень толковая, нормально организованная структура. Она, вообще, вызывает уважение, она – по делу, она не особо большого полета. Мне не очень нравится, что такая якобы амбициозная венчурная структура ориентирована, в основном, на более или менее прагматичные и практичные проекты с достаточно быстрым сроком реализации. Но она действительно работает. Система отбора проектов, система финансирования, система конкурсов сделана очень хорошо.                                                                 

А если говорить об одной из главных претензий – это характер отношений Сколково с MIT, то есть с Массачусетским технологическим институтом, –  то это вообще особая тема. Если мы хотим раскручиваться и опираться через какой-то действительно серьезный, действительно интересный, действительно величественный западный опыт, MIT –самое лучшее учебное заведение этого профиля в мире, то есть научно-технического, и не только учебного, но и исследовательского, и, безусловно, самое авторитетное. И все аналогичные структуры во всем мире: в Саудовской Аравии, в Сингапуре, в Гонконге и так далее, сопоставимые примерно, имеют финансовые условия гораздо хуже, чем в Сколково, гораздо хуже. И вложения собственно этих государств со своей стороны в отношения с MIT и в создание подобных структур на порядки выше, чем наши. Саудовская Аравия сразу кинула 20 миллиардов долларов, 20 миллиардов долларов просто. Поэтому MIT имеет смысл сотрудничать с Саудовской Аравией. А, например, Казахстан, который хотел примерно такое же паритетное сотрудничество, то есть такой же совместный проект, готов был дать 2 миллиарда. Наши и 20 не дали. Поэтому, грубо говоря, если даже мы что-то заплатили за использование марки и бренда MIT и за сотрудничество с ним (а там реальное сотрудничество), это того стоит.

Огромные деньги стоит создание мест профессорских. У нас больше всего профессоров, если считать на единицу студента, чем во всех аналогичных структурах в мире. И надо сказать, что человек, Кроули, которого MIT, собственно, прислал в качестве постоянного, освобожденного ректора Сколтеха, – это штучный человек. Говорить о том, что там  кто-то Родину предает, – все эти решения, начиная от кадровых и кончая финансовыми, – они все визировались соответствующими нашими компетентными структурами, визировались насквозь, – это демагогия.

Что касается вообще в целом идеологии «наезда» на Сколково. Понятно, что Сколково – это их. У нас есть наши структуры. Наши «наезжают» на ихних, ихние «наезжают» на наших.  В итоге числитель к знаменателю сокращается и не остается. Остается чистое поле. Проект этот – это не проект Медведева. Это, безусловно, консенсусное решение, которое нужно было в принципе в стране и которое очень неплохо работает. Ждать, что за такой короткий срок эти стартапы превратятся в колоссальные проекты, довольно глупо. Есть особенности венчурного бизнеса. Вот в Америке из десяти венчурных проектов, которые берутся финансировать (которые берутся, а не которые представляются)  реализуется один.  Это считается очень успешным, потому что венчурные проекты обычно обладают огромной совершенно прибыльностью.  Это нормально.

Но представьте себе, когда этим занимается государство. За ним стоит Счетная палата, еще куча каких-то оглоедов, политически ангажированные интересы и так далее. Сам венчур – это есть риски. Вы берете государственные деньги и начинаете их использовать рискованно. Если вы начинаете тут же, с момента использования, гнобить эти риски, у вас никакого венчурного бизнеса не будет. Конечно, есть идея сделать в России частный венчурный бизнес. И пусть частные бизнесмены вкладывают свои деньги. И тогда они сами за это пусть и отвечают. Это все, конечно, очень замечательно, но этого не будет. Поэтому и появилась идея государству создать  некую такую структуру. И, я бы сказал, здесь еще одна забавная вещь. На самом деле, кроме политически-конъюнктурных, пиарно-конъюнктурных, лично-конъюнктурных причин «наезда», существует объективное, очень серьезное основание для того, чтобы гнобить Сколково, – так сказать, системного характера.

Дело в том, что весь венчурный бизнес в мире устроен так, что инвестор так или иначе забирает себе бизнес. Конечно, там изобретатель, грубо говоря – исполнитель всего этого, инициатор получает, и иногда получает очень много, но бизнеса он лишается, бизнес переходит к инвестору. Сколково бизнес не забирает. Это очень нехороший для венчурного бизнеса, для венчурной бизнес-элиты прецедент. И поэтому, используя дурачков или людей, ангажированных некими политическими интересами, очень неплохо было бы его прибить. Что может быть осуществлено, если, конечно, мы потеряем рассудок.