Примирение

Примирение

Главный редактор газеты «Завтра» Александр Андреевич Проханов о возможном общехристианском примирении разобщенных идеологией обществ и частей общества.

По государственному каналу российского телевидения было показано сенсационное интервью Патриарха всея Руси Кирилла, которое взял у него журналист Дмитрий Киселев. Это интервью было посвящено не вопросам, но главная тема – тема примирения между Польшей и Россией. Это не примирение государственных институтов, это не подписание договора о стратегическом сотрудничестве – это метафизическое, религиозное примирение.

Патриарх сказал, что эта многовековая распря между Польшей и Россией – она должна быть прервана. Должен быть заключен мир именно на высшем метаисторическом или метафизическом религиозном уровне. На том уровне, где происходит либо стратегическая война, либо стратегическое примирение, обожание и покаяние. Ибо Польша и Россия – это два славянских государства, два славянских народа, которые соперничали между собой на протяжении трехсот, а может быть четырехсот или пятисот лет.

Идея славянского объединения витала в славянском мире очень давно. Она выражалась в том, чтобы разные славянские народы претендовали на то, чтобы стать центрами такого объединения. Была пора, когда столицей славянского мира был Киев. Варшава, распространяя свою экспансию в славянской среде, покорила Украину, подчинила себе большую часть украинских земель, в том числе и Киев. Царевич Владислав с польским войском пришел в Москву и по существу подчинил себе Кремль. Какое-то время Варшава была центром славянского мира, но в конце концов Москва установила свой диктат –простерла свою длань и над Киевом, и над Варшавой – во время многочисленных разделов Польши. Таким образом претензия поляков на лидерство в славянском мире было раз и навсегда было жестко и может быть кровавой дланью Петербурга прекращено.

Теперь, после того, как была страшная Катынь и избиение польских офицеров, когда были ужасные надругательства и мор, учиненные поляками в лагере красных советских военнопленных, после неудачного похода на Варшаву. После жестоко подавленных восстаний Костюшко. После этих ужасных и насильственных разделений Польши, происходивших при Екатерине или при Сталине в 1939-м году. После всего этого Патриарх сказал, что мир между двумя народами – духовный, религиозный, метафизический – может быть установлен. Он предложил технологию этого мира. Он предложил, чтобы два народа, в лице может быть двух церквей (православной и костелов,  католическо-польской церкви), чтобы они произнесли слова примирения и покаяния. Испросив друг у друга извинения, прощения в этих грехах, а потом покаявшись, совершили такое братское, духовное, своеобразное покаянное моление над убитыми, измученными, усопшими во время этой распри.

Это очень высокая идея, это очень высокий замысел и он характерен для миссионерской или может быть даже мессианской деятельности Патриарха Кирилла. Он абсолютно соответствует христовой заповеди о том, что блаженны миротворцы мира. Это действительно установлением мира, очень высокого и драгоценного мира для славян или для двух соседей. Я предвижу, что это заявление Патриарха может вызвать смущение и в церковных, и в около церковных кругах, потому что это может показаться как начало экуменического сближения католиков и православных. Наши конспирологи, коих очень много и в светском мире, и в церкви, наши мнительные православные могут упрекнуть Патриарха в том, что он использовал вот этот фактор национального этнического государственного примирения для того, чтобы на этом благом поле осуществить этот синтез экуменического сближения и сочетания двух церквей. Однако я не хочу об этом говорить и думать, и подозревать Патриарха в этих сложных и может быть дурных намерениях.

Я хочу сказать о другом. Если церковь находит для себя возможным устранить это стратегического и благое примирение между двумя народами, двумя историческими общностями, которые мучали, убивали и уничтожали друг друга на протяжении столетий, то почему церковь не хочет установить примирение внутри нашего народа, внутри нашего социума? Почему она не хочет покончить с гражданской войной, самой идеей распри, которая расколола русский народ и продолжает его раскалывать? Почему церковь отличается постоянными реваншистскими явлениями, в которых она порицает, иногда поносит, иногда оскорбляет чувства красных идей у людей советского образа жизни? Того большого фрагмента нашего общества, который по-прежнему исповедует любовь к великому советскому государству. Почему можно устранить ту распрю в том месте, в той зоне, где она казалась бы неустранима, и невозможно устранить ее там, и это абсолютно насущно?

Распри в сердце самого русского народа, потому что очень много русских людей, повторяю, исповедуют красную идею по сей день. Многие исповедуют белую, монархически православную идею, но еще больше людей, которые несут в себе и то, и другое и эта длящаяся распря является для них колоссальной мукой. В каждом из них существует эта война, в каждом из них продолжают строчить тачанки, выводить на откос пленных красных красноармейцев и стрелять им в затылок, когда они падают вниз с крутых днепровских круч. Или заставляет свистеть шашки фрунзенских красных командиров и солдат, когда они рубили уже безоружных, сдавшихся в плен белых офицеров, после крымской Перекопской операции.

Мне кажется, что эта задача колоссальна по своему значению и она огромна по своему христианскому метафизическому смыслу. Могли бы сойтись носители этих двух эпох, двух русских эр, двух русских смыслов, которые лишь на горизонтальном земном уровне воюют и сражаются друг с другом, а на высшем, горнем уровне они едины. Они связаны одной и той же мечтой о благе, одно и той же мечтой об идеальном райском бытие. Почему на этом совете, на этом конгрессе, на котором бы в одну могилу были сложены красные и белые кости, и над этой могилой были бы произнесены слова покаяния и произнесена поминальная, покаянная молитва? Почему на этом форуме красные перестали бы или пообещали перестать корить белых, и в данном случае православных, в том, что во время немецкой оккупации немалая часть священников и духовенства соединилась с германскими фашистами, они молились бы о кончине советского строя и советского государства?

Почему они не могли бы, эти красные, обещать прекратить нападать на ту зарубежную часть нашей православной церкви, которая в период Холодной войны сотрудничала с американцами и с американской разведкой, с ЦРУ, делая все, чтобы навредить советской родине? Почему красные не могли бы пообещать, что они прекращают свои нападки на церковь конца XIX века, упрекая ее в тучности, в бездуховности? Солидаризируясь с русскими художниками, писавшими такие картины, как «Чаепитие в Мытищах» или «Крестный ход в Курской губернии». Почему красные не могли бы перестать упрекать церковь в том, что она отреклась от государя-императора в 1917-м году и по существу отдала императора сначала в руки Киренского и охранников белого правительства, а потом передала их в руки красных комиссаров, которые учинили эту зверскую и страшную казнь? Почему красные не могли бы признаться в том, что сама эта страшная казнь является огромной бедой, огромным несчастьем? Почему красные не могли бы сказать, что они – красные – раскаиваются в тех гонениях, которые были учинены в 20–30-е годы на церковь, раскаиваются в избиениях духовенства, в разрушении храмов?

Все это могли бы сказать красные на этом совете и они готовы сказать это, если бы представители церкви наложили бы запрет на хуление красных смыслов и красной эпохи. Если бы такие духовные лица, как митрополит, такие духовные лица, как близкие к Кириллу  митрополиты или близкие к Кириллу священники постоянно выступают с оскорблениями в адрес советов, в адрес кумира красных – Ленина или Сталина. Почему бы они не могли признать величия коммунистических красных побед в период подготовки страны к войне, подготовивших страну к обороне, которые создали эту потрясающую по силе и мощи оборонную индустрию накануне войны? Почему бы они не могли осмыслить победу 1945-го года, победу советского строя, как религиозную победу, как победу не просто гипотетическую победу русского народа, а победу строя, который организовал этот народ в батальоны, армии, фронты и сделал эту победу святой и священной? Излив эту священную энергию – победу 1945-го года – на весь советский социум, на весь советский народ, во всю советскую армию. В каком-то смысле сделав воевавших командиров и полководцев – святыми людьми, а павших на полях сражения советских солдат – святомученниками, которые погибли не просто за Родину, а за высшие мистические Христовы смыслы своею жизнью, своею смертью преградившие путь к тьме. Преградившие путь к бесовскому, сатанинскому, наступившему на мир черному хаосу.

Я думаю, что это примирение красных и белых могло бы очень оздоровить внутреннюю атмосферу в сегодняшнем российском обществе, где все враждуют со всеми, где все готовы стрелять друг в друга. Это была бы колоссальная миротворческая миссия Православной церкви. Кому как не ей, выступить с этой инициативой? Я убежден, что ее послушают и старики, на груди которых еще сверкают медали за взятие Будапешта или за сражение за Берлин. Ее почувствуют и молодые люди, истосковавшиеся по этим высоким русским смыслам. Тем смыслам, которые наполняют всю непрерывную и восхитительную русскую историю.